Право и совесть – иметь и не иметь

Пикетт пытается, насколько позволяют особенности жанра, следовать основным сюжетным линиям романа Достоевского, хореография и музыка дополняются видео. Эйфман не пересказывает роман, и более свободен в интерпретации. Для Пикетт это первый опыт обращения к русской классике; Эйфман в прошлые годы представил “Идиот” и “Братья Карамазовы”. Для него “Творчество Достоевского неиссякаемый источник мудрости, способный озарить светом сокровенной истины самые тёмные уголки бытия”. Он говорит, что шёл к показу “Преступления и наказания” всю свою жизнь. Пикет высказала своё отношение: “Как хореограф, я чувствую ритм книги, её темп – качества, пробуждающие танец… Мне нравятся “русские горки”.

Эйфман, живая легенда, всемирно известный мастер балета, Пикетт не имеет его регалий, и сравнение двух интерпретаций для неё немалый риск. Но нужно отметить, что её видная роль в самом известном балетном театре Америки не есть продукт политики продвижения женщин и диверсификации, и вполне заслуженна, как и исполнение роли Раскольникова Кассандрой Тренари. В американском балете идут горячие сражения за право мужчин исполнять женские роли, а женщин мужские, по нынешним временам это мировая тенденция.

Оба спектакля дают представление о событиях и героях для тех, кто не читал романа, американская программа включает описание сцен. Но не думаю, что для всех зрителей очевидна основная морально-философская проблема романа: “Тварь я дрожащая, или право имею”. Раскольников разделил людей на две категории – обычных, “тварей дрожащих”, и избранных, право имеющих. Нижняя категория живет по нормам и правилам, в соответствии с запретами и границами дозволенного. Высшая категория – это Наполеон, Магомет, Ликург (легендарный политический деятель Спарты), Салон (афинский политик и законодатель), Ньютон, Кеплер (астроном, математик) и им подобные. У избранных есть армия, могучий разум, но у Раскольникова есть топор. Воспринимается как русское решение, нo и у американцев о том же: “Люди разные, но Кольт уравнял шансы”. У Эйфмана дилемма разноправия видна отчётливо, у Пикетт даже не намечена, хотя видеопоказ давал для этого возможность.

Оба хореографа уделили большое внимание теме города. Топография Петербурга представлена в романе в деталях и с выразительностью. У Достоевского Петербург мрачен, подавляющий безысходностью. Достоевский считал Петербург самым абстрактным и искусственным городом в мире, и надеялся что однажды утром он может исчезнуть. В Российской постановке много изобретательности и деталей, в американской только аскетические, тяжёлые передвигающиеся белые стены, мало понятно о чём они говорят.

Критика рассматривает обе постановки как модернистские, но мастерство артистов классической школы безукоризненное, и хореографы мастера высокого класса. Я не коносьер балета, на счету которого тысяча постановок, мои интересы только музыкальная классика, я не думаю, что великую музыку обогащают или дополняют слова, жесты и декорации, но обе балетные версии “Преступления и наказания” произвели на меня сильное впечатление, хотя, признаюсь, о Достоевском и его идеях во время спектакля я мало думал. В любом случае, эстетическое, эмоциональное восприятие сильнее рационального, по отношению к искусству тем более.

Балет Эйфмана высоко оценен российской критикой, а американские критики очень жёстко отозвались о постановке их соотечественницы. “Нью-Йорк таймс”: “Ещё одна любимая книга, еще один разочарующий балет”. Не лучшие другие оценки: “Нет почти ничего приятного”; “Хореография повторяющаяся и неэффективная”, “Большое наказание для аудитории”. Кажется, что мораль и психология “mad haters” распространилась от политики до высокого искусства.

Но моя спутница жизни, которая провела 30 лет солисткой на балетной сцене, считает, что постановка великолепна, и критика несправедлива. Оба балета доступны в видеозаписи, при желании каждый может составить собственное впечатление, не спрашивая других, и не думаю что чужое мнение может здесь убедить или переубедить.

XXX

Если бы Достоевский ограничился рассказом о бедном юноше и страдальцах в его окружении, был бы очередной детектив об униженных и оскорбленных, жертвах несправедливости. Но вопрос о правах и совести встречает нас в любом обществе и в любое время, на каждом шагу, никого не оставляя в стороне. Очень глубоко увидел суть проблемы Освальд Шпенглер в “Закате Европы”: “Раскольников – это только “мы”. Его вина это вина всех, и даже оценивать его грех как особый для него есть гордость и тщеславие”.

“Преступление и наказание”, ярко отражающее национальные условия и характер, где сошлись в поединке икона и топор, милосердие и жестокость, рационализация и необузданная страсть, воспринимается в мире как один из самых “русских романов”. Мировая критика видит в нём выражение русской души и её отличие от фаустовского духа западного мира. Такое понимание близко мировоззрению славянофилов, Солженицына и Дугина. По-другому оценивает взгляды Достоевского Шпенглер: “Толстой – это Россия прошлого, Достоевский её будущее”. Шпенглер цитирует Достоевского: “У меня два отечества, Россия и Европа”. “Преступление и наказание” не этнографическое свидетельство, ограниченное местом и временем, это повествование о вечных вопросах бытия, сознания и морали, воспринимаемых в системе ценностей иудео-христианской цивилизации. Достоевский видел спасение человека и человечества в жизни по библейским заповедям, но и для иноверца и атеиста его романы устанавливают нормы и пределы человеческого в человеке.

В советские времена трактовка романа в основном сводилась к критике жестоких условий бытия, социальной несправедливости; выводы были прямолинейны и однозначны: нужно изменить общественные условия, дать возможность каждому человеку проявить свои способности и таланты, и будет мир, благо и счастье на Земле.

Но роман перешагнул и религиозные догматы, и ортодоксию социалистического реализма. Ещё раз Шпенглер: “Достоевский… не принадлежит к школе… Такой дух, как у него, может видеть поверх того, что мы называем социальным,,, Что общего имеет агония духа с коммунизмом? Религия, которая берется за социальные проблемы, перестает быть религией…  Достоевский святой, Толстой только революционер”.

Я далёк от мысли возводить Достоевского в святые, а Шпенглера в апостолы, достаточно напомнить что оба были убежденные антисемиты. “Дневник писателя” Достоевского полон антисемитских инвектив. Шпенглер отрицал погромный антисемитизм, но утверждал что иудаизм и евреи губительны для цивилизации и должны быть отстранены от влияния. Вопреки пушкинскому Моцарту, гений и злодейство совместимы, и примеров тому множество.

Достоевский занимает ведущее место в каноне литературной классики,  его произведения издаются колоссальными тиражами, широко обсуждаются, изучаются в школах и университетах. “Преступление и наказание”, самый известный из его романов, послужил базой для множества сценических постановок и экранизаций. Он преодолел национальные и идеологические барьеры, его читают и признают достоинства даже те, кто не разделяет и осуждает взгляды автора и негативно относится к его личности. Пожалуй, главный секрет успеха – доведенная до предельной остроты постановка вопросов  о цели и смысле жизни, моральном выборе и императиве, кто я, каковы моё место в мире, права и обязанности.

Универсальная значимость этих вопросов очевиднa. Поэтому к ним обращаются вновь и вновь. Вот братья Джордж и Айра Гершвин в тридцатые годы, когда Америку не меньше чем ныне сотрясали битвы и протесты  о социальной справедливости, об участии в войнах, о лжи и лицемерии правящей элиты, создали мюзикл “Пусть гремит оркестр” – сатирическое шоу, которое прошло многочисленные переделки, испытало провалы и успехи, и недавно было возрождено и показано в Карнеги холле хором и оркестром MasterVoises под руководством дирижёра Теда Сперлинга и хореографа Алисон Соломон.

Герой шоу Гораций Флетчер, корыстный и тщеславный капиталист, главный производитель сыра в Америке, не терзает себя вечными вопросами, и не сомневается в своих правах управлять судьбами страны и мира. Он узнаёт, что Швейцария, где сыр лучше, стремится проникнуть на американский рынок, и, пытаясь удержать монополию и удовлетворить свои амбиции, побуждает правительство развязать войну с конкурентами. Флетчер готов субсидировать войну, если она будет названа его именем. Коррумпированные правительственные чиновники и президент благосклонно воспринимают идею.

При всём абсурде сценической ситуации, она злободневна во все времена. Мотивы и интересы, методы достижения целей могут декорироваться патриотической демагогией в разных модификациях, но суть остаётся неизменной – жажда власти и денег. В других постановках мюзикла сыр заменялся на шоколад, можно было бы осовременить на сферы влияния, нефть, автомобили, электронику, вооружение – тема неиссякаема. Гершвина хорошо знали в Советском Союзе, и даже странно, что советская пропаганда не использовала его антикапиталистический мюзикл в своих целях, обычно она не упускала такой возможности.

По нынешним временам сюжет выглядит банальным, новых идей здесь нет и думать не о чем, но музыка великого Гершвина, самого популярного композитора Америки, автора “Голубой рапсодии”, “Порги и Бесс”, “Американец в Париже”, “Саммертайм”, всегда привлекает полные залы и вызывает восторженный приём.

Тед Сперлинг отличный дирижер с большим опытом на Бродвее, великолепный хор, известный исполнением популярной классики и малоизвестных произведений, и шоу оставило яркое впечатление.

Вряд ли аудитория заразится революционным пафосом борьбы с алчным капитализмом, но вопрос а правах сегодня стал даже более сложным чем когда-либо в истории страны. Большие деньги и интересы их владельцев все еще определяют большую политику, но узурпация власти олигархией все-таки балансируется демократией и законами. Но угроза снизу, от разъярённой толпы, уверовавшей в своё право диктовать насилием свою версию справедливости, становится все более опасной для социального единства  и сохранения демократических завоеваний. Нынешние раскольниковы раздвоением личности не страдают, в своих убеждениях не сомневаются, о моральном императиве не думают, и закон им не указ. “Банальность зла”, словами Ханны Арендт, соотносится не только с фашизмом. Свобода и демократия от нее не освобождают.

Удивительное время, когда свобода ведет к подавлению свободы, борьба за права к бесправию, протесты во имя спасения демократии к ее разрушению, и прогресс, культура, просвещение к одичанию и беззаконию. В “Бесах” Достоевского, великом предвидении о радикалах и террористах, разрушителях цивилизации и нравственных основ, чьи литературные образы возрождены в нынешних реалиях, об этом все сказано.  “…Мы пустим пьянство, сплетни, донос, мы пустим неслыханный разврат, мы всякого гения потушим во младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство.” Достоевский надеялся, что красота спасет мир, но балетом и мюзиклом от этих угроз не спасешься.